Вечер в хирургическом отделении тянулся мучительно медленно. Казалось, что время стало вязким, как патока, а воздух густым и тяжёлым от запаха антисептиков, хлорки и лекарств. В углу тускло освещённой сестринской сидела Екатерина Соколова — худощавая, с неукротимым блеском в глазах и растрёпанными светлыми волосами. На её коленях лежала раскрытая книга — Чехов. Чтение было её маленьким убежищем, единственным способом выжить среди рутинных ночных дежурств, в этой бесконечной грязи, стонов и человеческого горя.
Днём она училась в медицинском колледже, а ночами работала санитаркой. Эти короткие минуты покоя, когда можно было на мгновение открыть книгу, становились настоящим праздником.
— Ну-ну, что это у нас тут? Литературный кружок? — резкий голос разорвал тишину.
Катя вздрогнула и подняла глаза. Перед ней стоял заведующий отделением, Павел Игоревич. Невысокий, с залысинами и вечным выражением раздражения на лице, он держал её книгу двумя пальцами, словно прикасался к чему-то грязному.
— Чехов? — презрительно усмехнулся он. — Очень трогательно. Но, Соколова, вы в больнице, а не в гостиной у барышень. Вам за это деньги платят? Или вы думаете, что вам здесь позволено мечтать?
Катя медленно поднялась. Она не боялась его — слишком давно уже обида и злость переплавились в решимость.
— Во-первых, платят мне копейки, — твёрдо сказала она. — А во-вторых, все палаты убраны, пациенты обслужены. Я имею право на минуту отдыха.
— Ах вот оно как! — его голос зазвенел металлическими нотами. — Ты ещё спорить со мной будешь? Ещё слово — и вылетишь отсюда так быстро, что и вспоминать не будешь!
В этот момент дверь открылась. Вбежала Света, подруга и коллега Кати.
— Катя, быстро! В шестой палате деду плохо, нужна помощь! — она схватила её за руку, а на ходу, улыбаясь завуалированной вежливостью, бросила заведующему: — Простите, Павел Игоревич, сейчас всё исправим!
Они вышли в коридор. Света крепко сжала плечо Кати.
— Ты что, совсем безумная? — прошептала она. — Зачем ты с ним споришь? Он тебя уничтожит. Он ради власти на всё готов.
— Я не могу молчать, когда вижу, как топчут человека, — ответила Катя тихо, но решительно. — Он не врач. Он тюремщик.
Эти слова зависли в воздухе. Света лишь покачала головой.
⸻
Ближе к двум часам ночи Катя задремала в кресле, с книгой на коленях. Разбудил её шум из приёмного покоя. Она вскочила и побежала туда.
На кушетке сидел мужчина — оборванный, грязный, с лицом, измазанным пылью. В волосах солома, одежда разодрана. Он сжимал правый бок, кровь струилась сквозь пальцы.
— Что с вами? — спросила Катя, подбегая.
— Нож… — прохрипел он. — Кошелёк… пустой…
Появился Павел Игоревич. Он посмотрел на мужчину с нескрываемым презрением.
— Ну и кто это? Бродяга?
— У него ножевое ранение! — сказала дежурная медсестра. — Нужна срочная операция!
Заведующий даже не приблизился.
— Грязный, пьяный, документов нет. Кто будет платить? Я не собираюсь марать операционную ради бомжа. Пусть умирает. Это естественный отбор.
И он ушёл, оставив всех в шоке. Мужчина стонал, бледнел, терял сознание.
И вдруг в голове у Кати что-то оборвалось. Она почувствовала, как её руки сами сжимаются в кулаки. Она посмотрела на судно, стоящее рядом — тяжёлое, полное. В один миг всё решилось.
Катя схватила его и, не думая, выскочила в коридор. Павел Игоревич как раз разворачивался, чтобы уйти в кабинет. Она подбежала и со всей силы выплеснула содержимое ему на голову.
Тишина стояла оглушительная. Персонал, случайные свидетели замерли. Павел Игоревич стоял, капая, с судном на голове, и не мог поверить, что это произошло на самом деле.
— Это вам, — спокойно сказала Катя. — За всех, кого вы уже похоронили своей жестокостью.
Судно для завотделением
Павел Игоревич стоял в коридоре, заливаясь потоками грязной воды и содержимого судна. Его обычно багровое лицо стало белым, как простыня. Секунду он был словно парализован, не веря, что санитарка, никчёмная девчонка, посмела унизить его так дерзко, на глазах у всего персонала.
В коридоре воцарилась мёртвая тишина. Даже аппараты в палатах, казалось, замерли в ожидании. Медсестры переглядывались, кто-то прикрыл рот ладонью, чтобы не выдать шок и желание рассмеяться.
— Ты… — начал заведующий, но голос его сорвался. — Ты уволена. Нет! Ты кончена! Завтра же я сделаю так, что тебя не возьмут работать ни в одну больницу страны!
Он сорвал халат и швырнул его на пол, обрызгав стены. В этот момент Катя стояла прямо, не моргнув. Её глаза горели странным, опасным светом.
— Делайте что хотите, — сказала она ровно. — Но этот человек будет жить.
И, не дожидаясь реакции, она развернулась и вернулась в приёмный покой.
⸻
Мужчина на кушетке был уже без сознания. Его дыхание стало хриплым, губы посинели. Катя знала: каждая минута промедления отнимает у него жизнь.
— Света! — крикнула она. — Подключай капельницу, физраствор, срочно! Марина, готовь инструменты. Мы сами.
— Но мы не имеем права… — начала медсестра.
— Имеем, если хотим его спасти! — перебила Катя.
В её голосе была такая решимость, что никто не осмелился возразить.
⸻
Они работали, как в бреду. Катя достала из глубины памяти всё, чему училась, всё, что видела у хирургов. Света ассистировала, дрожа, но действовала быстро.
— Зажим! — Катя протянула руку.
— Салфетки!
— Ещё физраствор!
Кровь заливала простыню, пальцы скользили, сердце Кати колотилось так, будто хотело вырваться наружу. Но в какой-то момент наступила странная ясность. В ушах звенела тишина, и она знала, что делает всё правильно.
⸻
Спустя полчаса мужчина уже лежал под капельницей, перевязанный, бледный, но живой.
— Давление стабилизируется, — тихо сказала Света, глядя на монитор. — Катя… ты его вытащила.
Катя только устало кивнула и опустилась на стул.
⸻
Но тишина длилась недолго. Дверь распахнулась, и ввалился Павел Игоревич — уже в другом халате, с красными глазами и лицом, искажённым яростью. За ним следом шла главврач больницы, Наталья Сергеевна.
— Вот она! — завопил он, указывая на Катю. — Самовольщица! Нарушила все правила, провела операцию без допуска! Это уголовное преступление!
Наталья Сергеевна посмотрела на кушетку, на бледного мужчину под капельницей.
— Он жив? — спросила она спокойно.
— Да, — ответила Света. — Если бы мы ждали приказа заведующего, он бы умер.
Главврач посмотрела на Катю. Её взгляд был тяжёлым, но без осуждения.
— Пойдёмте в мой кабинет, Соколова, — сказала она.
⸻
Кабинет главврача встретил тишиной и запахом кофе. Наталья Сергеевна сидела напротив Кати, сложив руки.
— Вы понимаете, что натворили? — спросила она тихо.
— Понимаю, — ответила Катя. — Но если бы я не вмешалась, человек умер бы.
— И вы осознаёте, что этим самым поставили под угрозу и себя, и весь персонал?
— Да. Но я хочу быть врачом, а не палачом.
Эти слова прозвучали твёрдо, словно клятва.
Главврач долго молчала. Затем тяжело вздохнула.
— Вы горячая. И слишком честная для этой системы. Но я не могу вас защитить открыто. Завотделением уже требует вашего увольнения и проверки.
Катя молчала. Внутри всё опустело.
— Однако, — продолжила Наталья Сергеевна, — если вы согласитесь пройти практику под моим наблюдением, я попробую отстоять вас. Решать вам.
⸻
Катя вышла из кабинета и на секунду прижалась спиной к стене. Она чувствовала себя опустошённой, но в глубине души теплился огонёк: человек жив. Значит, всё было не зря.
Она вернулась в приёмный покой. Мужчина всё ещё лежал без сознания, но его дыхание стало ровнее. Катя присела рядом и взяла его холодную ладонь.
— Держись, — шепнула она. — Мы справимся.
И в тот момент она ещё не знала, что этот безымянный «бродяга» станет ключом к её судьбе.
Судно для завотделением
Катя сидела рядом с раненым, держа его ладонь. Её глаза были красные от усталости, но взгляд — ясный. Она впервые за долгое время чувствовала не унижение и бессилие, а силу: она спасла человека, вопреки приказу.
Мужчина на кушетке вдруг застонал и приоткрыл глаза. Его взгляд был мутным, но он зацепился за лицо Кати, будто в нём было что-то, за что можно держаться.
— Воды… — прохрипел он.
Катя быстро подала ему стакан и помогла отпить несколько глотков.
— Вы в безопасности, — сказала она мягко. — Теперь всё будет хорошо.
Мужчина кивнул, снова закрыв глаза.
⸻
Утро принесло тревогу. Павел Игоревич, несмотря на унижение ночи, не собирался отступать. В ординаторской он собрал персонал и, кипя от злости, заявил:
— Этот случай — позор! Санитарка самовольно провела операцию. Я требую немедленного увольнения и передачи дела в прокуратуру. Мы не можем допускать анархию!
Сотрудники переглядывались. Кто-то боялся возразить, кто-то, наоборот, тайно радовался, что кто-то наконец-то показал заведующему его место. Но вслух никто ничего не сказал.
⸻
В это время в коридоре появились двое полицейских. Их вызвал сам Павел Игоревич, надеясь, что теперь уж точно Катю не спасёт никто.
— Где пострадавший? — спросил один из них, мужчина лет сорока. — Мы должны зафиксировать показания.
Катя вышла вперёд.
— Он пока не в состоянии говорить. У него тяжёлая кровопотеря.
Полицейские прошли в палату. Мужчина на койке снова открыл глаза, увидел форму и напрягся.
— Не надо… — прошептал он, цепляясь за руку Кати. — Не сдавай…
Катя наклонилась к нему.
— Всё хорошо. Никто вас не тронет, — тихо пообещала она, хотя сама не была уверена в этом.
⸻
К вечеру стало известно больше. Мужчина оказался не «бомжом», как заявил Павел Игоревич, а бывшим инженером-механиком. Его звали Михаил Аркадьевич. Он потерял работу после закрытия завода, потом квартиру — из-за долгов. Несколько лет он жил то у знакомых, то на улице. В ту ночь на него напали подростки — ради забавы.
— Значит, он всё-таки человек, а не отброс, — тихо сказала Света, услышав историю.
Катя сжала кулаки.
— Все люди — люди. Но Павлу Игоревичу этого не понять.
⸻
На следующий день разгорелся настоящий скандал. Сотрудники обсуждали случившееся, слухи расползались по всей больнице. Одни говорили: «Катя — безумная, её посадят», другие — «Она герой, спасла жизнь».
Главврач вызвала к себе и Павла Игоревича, и Катю.
— Я должна принять решение, — сказала Наталья Сергеевна, глядя то на одного, то на другую. — С одной стороны, Соколова нарушила инструкции и рисковала жизнью пациента. С другой — она его спасла, когда вы, Павел Игоревич, отказались оказать помощь.
— Это клевета! — взвился заведующий. — Я руководствовался правилами и экономией ресурсов.
— Экономия ресурсов — это оправдание равнодушия, — спокойно возразила Катя. — Врач существует для того, чтобы спасать, а не сортировать, кто «достоин» жить, а кто нет.
Наталья Сергеевна подняла руку, прерывая спор.
— Моё решение такое: я создаю комиссию. Она изучит все обстоятельства. До её вердикта Соколова от работы отстранена.
⸻
Катя вышла из кабинета с дрожащими руками. Ей казалось, что почва уходит из-под ног. Света подбежала к ней в коридоре.
— Что сказали?
— Комиссия. Отстранили, — выдохнула Катя.
— Но ты же права! Ты спасла его!
— Иногда правда ничего не значит.
⸻
Однако вечером произошло то, чего никто не ожидал. Михаил Аркадьевич пришёл в себя и потребовал видеть главврача. Когда Наталья Сергеевна вошла в палату, он с трудом приподнялся на локтях.
— Эта девочка спасла мне жизнь, — хрипло сказал он. — Если вы её уволите — я обращусь в прессу. Пусть все знают, что в этой больнице людей бросают умирать.
Наталья Сергеевна замерла. Это был удар. Она прекрасно понимала: если история выйдет наружу, скандал не удастся замять.
⸻
Ночью Катя снова пришла в палату Михаила. Он лежал тихо, но в глазах его было что-то новое — уважение, благодарность, даже надежда.
— Зачем вы это сделали? — спросил он. — Ведь могли потерять всё.
Катя улыбнулась.
— Потому что когда-то мою маму оставили умирать так же. Врачи сказали, что «нет смысла тратить ресурсы». С тех пор я поклялась: если у меня будет шанс — я не отвернусь.
Михаил закрыл глаза, и по его щеке скатилась слеза.
⸻
На третий день комиссия так и не собралась. Весть о случившемся просочилась в городскую газету. Журналисты приехали в больницу, и Павлу Игоревичу пришлось отбиваться от вопросов.
— Это всё ложь! — кричал он в камеру. — Санитарка самовольно вмешалась, я действовал строго по протоколу!
Но общественность уже была на стороне Кати. В соцсетях её называли «санитарка с сердцем хирурга».
⸻
Через неделю главврач собрала собрание коллектива.
— Я приняла решение, — сказала Наталья Сергеевна. — Павел Игоревич отстраняется от должности заведующего. Временно отделение возглавит другой специалист. Что касается Екатерины Соколовой — она остаётся в больнице. Более того, я лично беру её под своё кураторство.
В зале раздался гул. Кто-то аплодировал. Кто-то шептался.
Катя сидела с опущенной головой, пытаясь понять, что всё это происходит на самом деле.
⸻
А вечером, когда она снова зашла к Михаилу Аркадьевичу, он улыбнулся ей слабыми губами.
— Ты не только спасла мне жизнь, — сказал он. — Ты вернула мне веру в людей.
Катя села рядом и впервые за долгое время позволила себе расплакаться.
⸻
Так началась её новая жизнь — полная борьбы, испытаний, но и света. Она знала: впереди будут трудности, враги и новые удары. Но она также знала, что теперь у неё есть сила, которой раньше не было. Сила идти до конца, несмотря ни на что.