Третье ноября восемьдесят седьмого выдалось холодным и ветреным. Анна стояла у окна, прижимая к груди годовалого Диму, и вглядывалась в темноту двора. Сергей вышел покурить перед отъездом — последняя сигарета дома. Она видела, как красный огонек описывал круги в темноте, а потом метнулся вниз и погас под подошвой сапога.
Половицы в сенях скрипнули. Сергей вошел с холодом, от шинели пахло табаком и морозом. Он снял шапку, тряхнул светлыми волосами. Статный, подтянутый — Анна до сих пор не верила, что он выбрал именно ее. Среди всех деревенских девчонок — ее.
— Ну я пошел, — сказал он, не глядя ей в глаза. — Автобус до райцентра ждать не будет.
Анна кивнула. Она не хотела плакать, но слезы уже текли по щекам. Димка, почувствовав ее напряжение, завозился и захныкал. В соседней комнате проснулся и закашлял трехлетний Андрюшка.
— Ты возьмешь? — она протянула Сергею ребенка, и он неловко принял сына, будто тот мог разбиться.
Димка сразу затих, вцепившись ручонками в отцовские погоны. Анна вышла в другую комнату, взяла на руки старшего, завернула его в плед и вернулась к мужу.
— Иди, Сережа, разбуди его, попрощайся.
Сергей осторожно прикоснулся губами ко лбу сонного Андрюшки.
— Слушай маму, — сказал он тихо. — Помогай ей. Ты теперь главный мужчина, пока я не вернусь.
Андрюшка, не просыпаясь, обхватил отца за шею, и Сергей на мгновение закрыл глаза. Анна увидела, как дрогнули его ресницы. Он отвернулся и поцеловал младшего, передавая его ей.
— Ты ведь вернешься? — Анна спросила так тихо, что сама себя едва услышала. Последние недели она только об этом и думала. Новости с войны приходили разные, но чаще плохие.
— Конечно, — ответил он, надевая шапку. — Куда я денусь.
— Обещаешь?
Сергей посмотрел ей в глаза — первый раз за вечер.
— Обещаю. Вот увидишь, весной уже буду дома. С первым ветром.
Он неловко прикоснулся к ее щеке — на секунду, не больше — и взял вещмешок.
— Не провожай. Холодно. Дети простудятся.
Анна все же вышла на крыльцо с Димкой на руках. Андрюшку, снова уснувшего, уложила в постель. Она стояла, пока высокая фигура Сергея не растворилась в темноте. И еще немного. Пока морозный ветер не забрался под халат, и Димка не начал дрожать и плакать от холода.
Через два дня пришла телеграмма от матери Сергея. Часть уже отправили. Она не успела проводить сына на поезд.
***
В декабре Анна получила первое письмо. Сухое, деловое — почти как рапорт. Сергей писал, что их готовят к отправке за перевал, что кормят хорошо, что по ночам холодно, но выдали новые спальные мешки. В конце приписка: «Целую мальчишек. Они, наверное, растут быстро. Ты держись там».
Она сложила письмо, поцеловала и спрятала в шкатулку, которую когда-то подарил ей Сергей. Потом достала тетрадный лист и начала писать. О том, как Андрюшка учится кататься на санках. Как Дима уже пытается ходить, держась за мебель. Как она сама устроилась на полставки в сельсовет, чтобы денег хватало на детей. О том, что скоро Новый год, и она купила маленькую елку.
В конце написала: «Мы тебя очень ждем. Мальчики спрашивают».
Это была неправда. Андрюшка еще не совсем понимал, что отец уехал надолго, а Димка и вовсе не понимал ничего. Но ей хотелось, чтобы Сергей там, под чужим небом, знал, что ему есть куда возвращаться.
Она отправила письмо на следующий день, вместе с маленькой посылкой — вязаные носки, сало, баночка малинового варенья, старая фотокарточка, где они все вместе — еще при Брежневе снимались, Димки тогда еще не было.
Поставила на комод единственное фото мужа — где он в форме, серьезный и красивый. Каждый вечер рассказывала детям, какой замечательный у них папа и как он скоро вернется.
***
В январе получила еще одно письмо. Короче первого. Они уже перешли перевал. Почта ходит плохо, но он старается писать. Берегите себя, целую. И больше ничего. В феврале вообще ничего не получила.
В марте, когда сошел последний снег, почтальонка Валя, румяная и шумная, принесла конверт. Всего несколько строк: «Представь, здесь уже лето. Жара страшная. Завал разобрали. Все нормально. Ждите весной, с первым ветром. С.»
Анна прочитала письмо Сергею-старшему и Марии Петровне, родителям мужа, которые жили в соседнем селе. Свекровь заварила крепкий чай, достала баранки, все слушала и кивала.
— Ты береги себя, дочка, — сказала она, поглаживая Анну по руке. — Ты гляди, какая худенькая стала! А ему там сейчас одна твоя улыбка нужна. Чтоб знал: вернется — а дома все хорошо, все ждут.
Анна гостила у них до вечера. Свекор, еще крепкий, но уже седой, возился с Андрюшкой во дворе — делали скворечник. Димка сидел у Марии Петровны на коленях и перебирал пуговицы в коробке — любимое занятие. Почти как настоящая семья, только без Сергея.
Домой вернулись на попутке — свекор договорился с соседом. Анна уложила детей и села писать новое письмо. Вдруг быстрее дойдет.
Февраль прошел без писем. И март. Потом всем селом встречали вернувшихся из Афганистана солдат, но Сергея среди них не было. Анна стояла чуть в стороне от праздничной толпы, держа за руки сыновей, и искала глазами знакомую фигуру. Один из вернувшихся, Витька Зорин, бывший одноклассник, подошел к ней.
— Не видел твоего, Ань, — сказал он, закуривая. — Но там еще должны быть наши. Вернется.
В июле пришло еще одно письмо. Короткое, незнакомым почерком: «В/ч пишет по просьбе Сергея. Контузило при разборе завала. Лежит в госпитале. Руки пока не работают. Передает, что с ним все будет хорошо. Просил написать, чтобы вы не волновались».
Анна пошла к матери Сергея. Та прочитала записку и вдруг начала причитать, словно по покойнику. Свекор резко оборвал ее:
— Прекрати! Живой же! Значит, вернется. Контузия — не смерть.
— Значит, дождемся, — сказала Анна. И впервые за долгое время улыбнулась по-настоящему.
«Первый ветер» пришел в октябре восемьдесят восьмого — с сильным листопадом и первым снегом. Но так и не принес Сергея.
К лету восемьдесят девятого письма перестали приходить совсем. Анна исходила почту, военкомат, звонила в райцентр — всё без толку. «Числится в списках части», — это всё, что ей говорили. На вопрос «Где он?» пожимали плечами. На вопрос «Когда вернётся?» разводили руками.
Дима уже вовсю бегал по двору. Андрюшка пошёл в детский сад. Анна перевелась на полную ставку в сельсовет — нужны были деньги.
Вечерами, когда дети засыпали, она доставала шкатулку с письмами, перечитывала каждое. Знала наизусть. Особенно последнее — написанное чужой рукой. «Контузило при разборе завала». Что значит «контузило»? Насколько сильно? Почему через столько месяцев он сам до сих пор не может написать?
Под конец восемьдесят девятого в село вернулась Валентина Степановна, пенсионерка, которая уезжала к дочери в Ашхабад. В деревне её побаивались — поговаривали, что она умеет видеть будущее. Анна никогда не верила в эти сказки. Но бессонной ночью в начале декабря, когда ветер хлестал по стёклам мокрым снегом, отчаяние толкнуло её к дому на окраине села.
Валентина Степановна, сухонькая, с цепким взглядом, впустила её молча. На столе тускло горела керосиновая лампа — электричество в той стороне села вечно отключали.
— Садись, — сказала гадалка, не спрашивая, зачем Анна пришла. — Фотография есть?
Анна достала из кармана ту самую — где Сергей в форме, серьёзный, только что призвался. Валентина Степановна взяла снимок, поднесла к свету, потом положила на скатерть. Достала колоду потрёпанных карт.
— Погоди, — она всмотрелась в фотографию. — Не нужны карты. Он жив.
Анна вскочила, опрокинув табуретку.
— Где?! Где он?!
Валентина Степановна долго молчала, глядя на свет лампы сквозь фотографию.
— Он ищет дорогу домой.
— Что это значит? Он ранен? В плену? — у Анны тряслись руки. — Ему нужна помощь?
— Не перебивай, — строго сказала гадалка. — Дорога домой длиннее, чем ты думаешь. Он вернётся. Но не как уходил.
— Когда? — Анна едва дышала.
— Весной, — пожала плечами Валентина Степановна. — С первым ветром.
Анна вышла из домика на окраине с ещё более тяжёлым сердцем. «Он вернётся. Но не как уходил». Что это значит? Калекой? Больным? Или…
Нет, этого не может быть. Сергей не мог забыть их. Забыть её, мальчишек, свой дом.
Она не заметила, как дошла до дома, как разделась, как легла. Всю ночь снился один и тот же сон: Сергей идёт по длинной пыльной дороге, а она стоит в конце, зовет его, но он не оборачивается.
— Аня, ну что ты себя изводишь? — шептала ей Мария Петровна в девяносто втором, когда Анна привезла мальчишек на летние каникулы к бабушке с дедушкой. — У соседки вон Толик пропал без вести — уже пять лет, а она замуж вышла, родила дочку. Жить-то надо…
Анна отвернулась к окну. За ним Андрюшка, уже школьник, помогал деду красить забор. Из соседнего двора доносился смех Димы — мастерил с соседскими мальчишками шалаш.
— Я знаю, что он жив, мама. Я чувствую. Он вернётся — с первым весенним ветром. Сам обещал.
Свекровь только вздохнула. Она уже не спорила — бесполезно. Анна словно законсервировалась в своей уверенности, обросла ею как скорлупой. Нельзя было и заикаться о том, что Сергей, может быть, не вернётся.
Андрюшка вбежал в комнату, перепачканный краской.
— Мам, к деду сейчас дядя Игорь приходил, однополчанин его. Сказал, что дядю Колю видел в Ташкенте. Того, что с папой вместе служил.
Сердце Анны заколотилось так, что стало трудно дышать.
— Который Коля? Высокий такой, с родинкой? — она повернулась к свекрови. — Мама, а Игорь — это который? Тракторист, да?
Мария Петровна опустила глаза.
— Да, тракторист. Ты иди, Андрюша, помогай деду, а мы с мамой поговорим.
Когда мальчик вышел, Мария Петровна тяжело села рядом с Анной.
— Не ищи ты его, доченька, — голос звучал глухо. — Тебе от этого только хуже будет. Мальчишкам жизнь устраивать надо. Школу заканчивать. Учиться дальше.
— Почему вы мне не хотите помочь? — Анна отодвинулась. — Почему не хотите, чтобы я его нашла?
Свекровь только покачала головой.
— Спроси у Иры лучше, у сестры его.
— При чём тут Ира? — Анна чувствовала, что свекровь что-то скрывает. — Она же в Мурманске, с мужем-моряком.
— В Пензе она, — вдруг сказала Мария Петровна. И замолчала, словно сама испугалась своих слов.
— С каких пор?
— Уже лет пять как там. С тех пор, как… — свекровь запнулась. — Ладно, ничего. Ты детей-то береги. И себя. А Сергей… ты, конечно, права. Он живой. И вернётся. Когда время придёт.
Тем вечером, когда дети уснули в маленькой комнатке на втором этаже, Анна присела рядом со свёкром на крыльце. Сергей-старший курил, щурясь от дыма, и слушал, как Анна рассказывает о том, как растут мальчики, как Андрюшка уже читает «Трёх мушкетёров», как Дима мечтает стать космонавтом.
— Сергей Михалыч, — осторожно спросила она, — почему Мария Петровна не хочет, чтобы я искала его? Вы ведь знаете что-то, да?
Старик долго молчал, потом загасил сигарету о землю.
— На войне, Аня, люди меняются. Кто-то в лучшую сторону, кто-то — в худшую. Я на фронте был — насмотрелся. — Он сгорбился, словно его придавило тяжестью воспоминаний. — Иной раз приходит человек домой, а дома-то уже и нет. Нет его дома, понимаешь? Он уже не может вернуться к прежней жизни.
— Не понимаю, — Анна напряглась. — Что вы хотите этим сказать?
— Ничего, Аня, — старик поднялся с крыльца. — Только вот что тебе скажу: не ищи его. Захочет — сам объявится. А нет — значит, не судьба.
Следующим утром Анна собрала детей и уехала домой. Раньше, чем собиралась.
Тем же летом Сергей-старший слёг с инсультом. Анна приезжала каждую неделю, стирала, убирала, готовила еду на несколько дней вперёд. Мария Петровна, измученная бессонными ночами, сидя у постели мужа, слабо улыбалась ей:
— Ни к чему тебе это, Аня. У тебя свои дети, своя жизнь…
— Вы — моя семья, — твёрдо отвечала Анна. — И Сергей, когда вернётся, должен знать, что я заботилась о вас.
Мария Петровна только вздыхала.
Старика парализовало. Он не мог говорить, только смотрел виновато при каждом Анином приезде. Словно хотел сказать что-то важное, но не мог.
В сентябре девяносто второго, когда жёлтые листья устилали двор и воздух пах сыростью и дымом сожжённой ботвы, Сергей-старший умер, так и не дождавшись сына. Хоронили его в дождь. Анна стояла у могилы, держа за руки сыновей, и думала: кто скажет Сергею, что отца больше нет?
Димка всхлипывал — он успел привязаться к деду. Андрюшка держался, как взрослый. Он всё больше становился похожим на отца — тот же упрямый взгляд, те же движения.
На поминках никто не произносил имя Сергея. Будто все сговорились.
Зато Анна заметила, как один из мужчин — не местный, в потёртом пиджаке — долго смотрел на её сыновей. Особенно на Андрюшку. А потом подошёл к Марии Петровне и что-то тихо сказал. Та покачала головой и быстро отошла.
Вечером, когда все разошлись, и Анна осталась помогать убираться, она спросила:
— Мама, кто этот человек? Который со мной всё время хотел заговорить?
Мария Петровна замерла, сжимая в руках мокрое полотенце.
— Родственник дальний. Из Пензы приехал. Проведать хотел отца, а не успел… — она отвернулась. — Не бери в голову, Аня. Давай лучше о детях поговорим. Как там Дима в школе? Нравится ему?
Тут из-за занавески высунулась голова Андрюшки.
— Мам, я слышал, как этот дядька говорил с тётей Ниной из сельпо. Спрашивал про папу. А она сказала — мол, что спрашивать, все знают, что Серёга в Пензе…
Мария Петровна побледнела и выронила полотенце.
Весна 2005-го выдалась ранней и тревожной. Анна почувствовала это сразу, как только сошёл снег, обнажив прошлогоднюю траву. Димка, теперь уже студент инженерного факультета, приехал на выходные. Они сидели на кухне — Анна разделывала курицу на ужин, а сын листал конспекты. В последнее время он всё реже говорил об отце. Даже фото со стола в общежитии убрал — Анна заметила, когда приезжала к нему в областной центр.
Зато Андрей, старший, навязчиво искал. Писал запросы в архивы, расспрашивал возвращавшихся «афганцев», даже собирался на встречу ветеранов в Москву. Анна не возражала — пусть. Она сама так и не перестала ждать. Не смогла. Может, сын повторяет её путь. Только Димка отдалился, отгородился от этого всего, иногда даже огрызался: «Мам, ну сколько можно? Жить надо, а не ждать…»
Днём, когда Анна сидела за своим столом в сельсовете, перебирая бумаги, в дверь постучала Зинаида Петровна, заведующая почтой. — Ань, там тебе междугородний вызов. Срочный, говорят. Сын звонит. Анна быстро поднялась, накинула кофту и поспешила через дорогу на почту, где стоял единственный на всю округу телефон с выходом на междугородную связь.
— Алло, Андрюша?
— Мам, это я, — голос Андрея звучал странно, будто надломленный.
— Что-то случилось? — она почувствовала, как екнуло сердце.
— Я нашёл его, — выдохнул сын в трубку.
Анна замерла, сжимая телефонную трубку так, что побелели суставы пальцев. Зинаида Петровна тактично отошла к окну, делая вид, что раскладывает газеты, но Анна видела, как напряглась её спина — в селе все знали историю с пропавшим на войне Сергеем.
— Где? — только и смогла выговорить Анна. — Он… жив?
— Жив, — в голосе Андрея звучала горечь. — В Пензе.